Багажник был тесным, но удобным. Он был обит мягкой тканью, в нём было тепло и чисто, к тому же приятно пахло. Его руки и ноги были аккуратно склеены скотчем, рот заткнут резиновым шаром на чёрных веревках, затянутых на затылке. Он слышал, что в салоне играет музыка – легкий джаз сменило задорное диско, затем зажужжали гитары и заныли «Скорпы». Всё это вкупе делало поездку, если и не приятной, то уж точно удобной.
Ему, надо сказать, было с чем сравнивать, это была не первая его поездка в багажнике. Тот, предыдущий багажник, принадлежал чёрной тонированной «шахе», скользившей на «лысой резине» по заснеженным дорогам зимнего Красноярска. Он вспомнил лютый холод стальных наручников, тесно сковывающих заведенные за спину руки. Вспомнил, что лежал на колючих проводах и ржавых трубах, и как от рваного одеяла, скомканного в ногах, несло псиной. Вспомнил гундосый фальцет Петлюры, дребезжащий из дешевой магнитолы.
Разница между этими двумя поездками была поразительной, однако суть их была одинаково неприятна.
Что там было тогда, в далеких девяностых? Выволокли из багажника где-то на окраине города, за гаражами. Поставили на колени, развязали глаза. Бандитов было трое. Самый главный, мордатый и сутулый, был разодет в коричневую дерматиновую куртку, напяленную поверх пижонского малинового пиджака, контрастирующего с синими джинсами и длинноносыми чёрными туфлями. Он стоял чуть поодаль, курил «Верблюда» и шевелил усами. Работали за него два молодых паренька со сплющенными кривыми носами, одетые в лоснящиеся синие спортивные костюмы и чёрные кепки. Били недолго, но больно, со знанием дела. Босс взялся за Владимира после того как докурил – саданул в живот так, что дыхание спёрло и ужин покинул желудок.
– Работаешь на моем участке, гнида. – прогавкал усатый. – Зашибаешь бабло, а с правильными людьми не делишься. Не уважаешь?
Он замахнулся снова, но на сей раз не ударил. Вовка от страха дернулся и заскулил. Спортсмены заржали.
– Почём я знал, кому платить-то? – задыхаясь, оправдывался Вовка.
– Теперь знаешь. – навис над ним усатый, дыхнув в лицо табаком и гнилыми зубами. – Виталий Игоревич меня зовут, гнида. Будешь мне платить. Ведь будешь?
– Буду, конечно. Мы же не знали просто. – как можно жалостливее выдавил Вовка. Теперь, вспоминая это, ему стало стыдно за себя того, прошлого – боязливого и глупого.
– По понедельникам к тебе будет Колюня заезжать. – босс указал на одного из гопников, тот противно гоготнул, услышав своё имя. – Ему бабуленьки и стравливай.
Потом бандиты уехали, бросив Вовку у чёрта на куличках. Пришлось возвращаться на попутках, а с обмаранными рвотой штанами поймать машину было сложно.
Известия о новоприобретенной «крыше» Вовка принес Кулёше следующим утром. В полседьмого тот уже работал, забравшись под зеленую девятку. Витя Цой дёргано кричал из магнитолы, что наши сердца требуют перемен, и Кулёша, картавя, нескладно ему вторил. Новость он воспринял неоднозначно: и горевал о деньгах, что придется отдавать головорезам, и радовался, что пришли «блатные», а не менты. Он всегда так делал, вспомнил Владимир, всё в кучу валил – и смех, и слёзы.
– Так шикарно как раньше, уже не заживешь. – разглагольствовал он, выбираясь из-под машины. – Это же больше половины барыша придётся им отдавать.
Недавно открытая автомастерская, неожиданно оказалась делом прибыльным. Ни Вовка ни Лёха не жалели о брошенном ими кулинарном техникуме.
– Пояса нам, похоже, придётся затянуть. – согласился Вовка.
– А я только от мамки смылил, хату снял, бабу завел… Даже двух баб… – продолжал вздыхать Лёха. – Если только ночами ремонтировать.
– И так тут все выходные да праздники маемся. – отмахнулся Вовка. – Если тут поселиться, так уж и не до баб будет-то.
– И то верно. – согласился Кулёша. – Разве что ещё какой заработок придумать. Может, – задумался он, вытирая черной от грязи тряпкой намасленные руки, – Запчасти продавать? Ведь часто спрашивают.
– Это можно, да только их сначала надо покупать где-то.
– А вот это совсем и не обязательно. – после короткой паузы сказал Кулёша хитро ухмыляясь.
Свою первую машину Вовка с другом угнали в девяносто втором, после того как им надоело промышлять старыми колесами и стертыми покрышками. Сил и нервов на «разувание» машин уходило много, а отдачи было с гулькин нос. «Потроха» автомобилей стоили дороже, потому, потренировавшись на клиентских тачках, ребята вышли «на дело».
С той, первой машиной, они намаялись, будь здоров! «Сигналка» совершенно неожиданно заорала, хотя они её и отрубили. А после, когда они отрубили её повторно, машина не хотела заводиться – мешала секретка. Потом, когда они уже были в своём гараже, в безопасности, смеялись над этим как одержимые, отходя от перепуга.
Малиновая «шестёрка» ушла по частям быстро, только двигатель с непривычки перебивали почти неделю, но хоть кривую работу и было видно невооруженным глазом, даже его забрали без расспросов. Не прошло и двух недель, как они приглядели себе новую «жертву» - чёрную битую волгу, что хозяин ставил у Кулёши под балконом, чем его раздражал. Так оно и пошло: машины на районе пропадали с завидной регулярностью, денежки в карманах «автомехаников» не выводились, а бизнес процветал.
Благоденствие длилось недолго. В один из суетливых рабочих понедельников к ним явился Виталий Игоревич собственной персоной. За ним, воровски озираясь по сторонам, вошел Колюня и ещё два незнакомых гопника.
– Что, засранцы, разбираем-собираем, деньги поднимаем? – прогундосил Колюня через сломанный нос. Один из его дружков покосился на моток медной проволоки, притулённый к стене.
Виталий Игоревич гадко улыбнулся, из-под усов показались ряды железно-золотых зубов.
– Значит, смертнички, тачки бабахаете у меня на районе? И, с правильными людьми, не делитесь, опять же. – он подал знак и его шестёрки в тот же миг стали крушить всё вокруг.
На пол полетели банки с болтами и гайками, рассыпающиеся в стороны осколками стекла и кусками металла. Затем зазвенели разбитые стекла клиентских авто, заскрежетал их смятый металл. Кулеша и Вовка наблюдали за разгромом молча, не решаясь дать отпор. Разгромив всё вокруг, гопники взялись и за них.
Машина подалась резко направо, затем поскакала по кочкам. Владимира затрясло и пару раз стукнуло головой о набивку. В салоне послышался мерный разговор, разобрать который сквозь рокот двигателя и музыку было невозможно. Однако Владимиру показалось, что в салоне разговаривают три человека – он искренне улыбнулся забавному совпадению. Авось и в этот раз пронесет?
Челюсть у Кулеши срасталась три месяца, нога семь. Вовке повезло куда больше – он отделался лёгкими ушибами. Мзда с тех пор взлетела в десять раз, превратившись в непомерную ношу для того, чтобы тянуть её в одиночку. Тогда-то Кулёша и отыскал Вовке напарника – Шурку.
Шурка был странный – слишком смурной и серьёзный для своих лет, весь в партаках. Его пальцы были украшены синими перстнями, по правой руке стелилась паутина, на конце которой, из под закатанного рукава, выглядывала хищная мордочка паука. Он не скрывал, что «сидел», не скрывал за что и сколько. Ещё он постоянно курил и плевался, говорил, что знал много нужных людей и его знали. Шуркин шестистрочный пейджер часто пищал, отвлекая от работы, будто подтверждая его слова. Тот что-то читал, морщился, делал важный вид.
Как-то вечером, уже почти ночью, после долгого рабочего дня Вовка с Шуркой цедили тёплую «Тройку». Карманы грели честно заработанные денежки, наряду с заработанными нечестно, и каждый из них знал, куда их потратит. Каждую копейку.
Железные двери гаража резко отварились от тяжелого пинка, грохнув о стену, и заходили ходуном. Так внутрь входил только один человек.
На пороге, морщась, будто зашел не в гараж, а в сортир, стоял Колюня. Всё так же воровски озираясь, он неторопливо прошелся, осматривая автомобили.
– Тебе чего? – сквозь зубы процедил Вовка.
– За деньгами пришел. – нагло бросил Колюня, воинственно уставившись на него. Его взгляд говорил – не дерзи мне, а то пришибу. Сжатые кулаки и стиснутые зубы подтверждали намерение подраться.
– Так четверг же. – недоуменно уставился на него Вовка.
– И чё? – Колюня поднял брови и двинулся к парням.
У Вовки сердце сжалось, а Шурка и глазом не повёл. Он сидел на шине и меря быка спокойным взглядом, размеренно попивал своё пиво.
– Игричь сказал, нада лавандоса. Я пшол за лавандосом. – навис над парнями спортсмен. – Игричу, ему виднее, четверг сёня или понедельник. Если чё не нравится, так ты ему, Игричу, и скажи об этом! Поэл?
Вовка коротко кивнул и полез в карман, выгребая из него смятые купюры.
– Тут не хватает. – растерянно произнёс он, подсчитав содержимое карманов.
– Давай скока есть. – спортсмен сгрёб купюры в охапку, зажал в правой руке. Кулак блеснул недавно сбитыми костяшками.
– А ты чё? – нагло уставился он на Шурку.
– А я ничё. – ответил тот всё так же спокойно, уставившись быку прямо в глаза.
Их немая дуэль длилась не меньше десяти секунд.
– Ну тогда ладно. – делано бросил Колюня и направился к выходу.
В гараже повисла неловкая тишина.
– Ты понял, что сейчас произошло? – спросил Шурка, допивая бутылку.
Вовка покачал головой.
– Он тебя кинул, этот бык. – всё же пояснил он. – Никто его сюда не посылал.
Вовка снова покачал головой. Обида и злость на себя стояли комом в глотке.
– Скоро он придёт сюда снова. – продолжал Шурка. – Не в понедельник. Он знает, что ты его боишься, и вернётся ещё.
– Ничего я не боюсь, просто…
– Все боятся. – оборвал Шурка закуривая. – Я, ты думаешь, не боялся? Боялся. Только я этого не показывал.
– Так он бы мне шею свернул! – замахал руками Вовка.
– Ну мне-то не свернул.
– Ты говорил с ним, так… так… – Вовка не находил нужных слов.
– Как будто его не боялся. – сплюнул на пол Шурка. – Так это просто. Я тебя научу.
Машина остановилась, но двигатель ещё работал. Хлопали двери – похитители вышли из автомобиля. Ещё несколько минут ничего не происходило, бандиты тянули время, возможно специально. Если это было действительно так, то должного эффекта на Владимира это не производило. Наверное, роли разбирают, подумал он. Передрались, поди, за то, кто будет играть «плохого бандита». Эта мысль его повеселила.
Они ждали вторую ночь, но он всё не появлялся. Заросли тальника уже казались им родным домом – каждый нашел для себя там удобное место. Они старались не светиться и замирали, когда мимо проходил запоздавший прохожий или шумная хмельная компания. Шурка всё курил и плевался. Кулёша несколько раз менял батарейки в плеере, ещё чаще переворачивал аудиокассету. Из его наушников доносились знакомые ритмы песен «Агаты Кристи». Когда Самойлов гнусаво затягивал песню о сказочной тайге Вовка отбирал у Лёхи один наушник, и они в такт качали головами под незамысловатые аккорды.
Две синие девятки-близняшки, притормозили у подъезда в три часа ночи. Из них, кое-как выходили пьяные люди. «Спортсмены», чуть стоя на ногах, орали матом. Девчонки, которым на вид было не больше пятнадцати, липли к ним и заливались детским смехом. Лысый толстяк в сером плаще стал отливать прямо на тротуар. Среди них был и Виталий Игоревич, привалившись на один из автомобилей, он пытался закурить, чиркая зажигалкой почём зря. Парни переглянулись, Шурка кивнул. Они направились к машинам широким быстрым шагом, скрытые темнотой и листвой.
– Виталий Игоревич ваш, – неделю назад сказал Шурка, – Мужик, конечно, серьёзный, но не настолько, чтоб ему такие бабули отваливать. Он физруком был, в школе у моего корешка. Секцию вел. Бокс. Мог бы подняться реально, да зазевался что-то. А теперь, пытается наверстать, да не выходит у него ни рожна. Не нравится он многим.
– А нам он не нравится больше всех. – невесело буркнул Вовка, вспоминая искалеченного друга.
– Так это надо исправлять. – улыбнулся Шурка, как-то очень злобно.
Вот они и пытались исправить.
Стрелять начали почти одновременно, метров с пяти. Все как один целились в усатого. Хотя Вовка и не увидел тогда крови, он понял, что в цель они попали. Виталия Игоревича отбросило к машине, а затем он упал со всего маху лицом в асфальт, больше не шелохнувшись.
Затем они бежали, а за ними попятам увязались спортсмены. Им вслед, в спину, стреляли. Они отвечали, практически вслепую. Затем они ехали на заготовленной заранее угнанной семерке, кружили по темным улицам, отрываясь от преследования. Потом, оторвавшись, брели до гаража и прямо из горла, на ходу, пили палёную водку, купленную в киоске за чирик.
Багажник распахнулся, в лицо, ослепив, ударил желтый свет фонаря. Кто-то схватил его за шиворот и резко дёрнул вверх. Владимир, кувыркнувшись, выпал из багажника, ударившись затылком о землю. Не успел он придти в себя, как его ухватили за ноги и потащили. Куртка задралась, майка загребала песок, кожу обдирали острые камешки. Он открыл глаза, но желто-красный отпечаток фонаря ещё пульсировал в них, не давал ничего разглядеть в ночной темноте.
– Он пьёт опять. – Шура выговаривал клубами дыма и, кажется, чувствовал себя неудобно, без возможности плевать на пол, находясь в помещении. – Беспробудно. Уже неделю как.
– Я с ним поговорю. – буркнул Владимир, думая, что разговор на этом и закончится. Но на сей раз Шурка и не думал сдаваться.
– Деньги пропали, из общей кассы. Много.
– Я с ним поговорю.
– На Краснофлотской ребята попали. Сильно попали. С левыми бились. Два жмура. Их мазать надо. Без бабала мазать нечем. Нам опять свои вкидывать?
Повисла долгая пауза.
– Я сам отдам, ты только скажи сколько надо.
– Столько, сколько и у тебя нету. Говорю же – два жмура! – Шура показал Володе два пальца, будто тот не знал счёта.
– Я с ним поговорю. – вновь пробубнил тот потупившись. И добавил. – Прямо сейчас.
– Я с тобой. – кивнул Шурка и снова зло улыбнулся.
В квартире Кулёши было темно, только редкие пучки света резали задымленное сигаретным дымом пространство, освещая сущий бардак. Мэнсон орал из касетника, надрываясь, о том, что это не он любит наркотики, а они любят его. Сам Лёха стоял посреди зала в мятых трусах украшенных долларами, и, кажется, не понимал, что ему говорят. Он сморщился от притока солнечного света, хлынувшего через раздвинутые шторы, заморгал глазами, завертел головой.
По всему было ясно, что он не пьян. Вновь сорвался. В который раз? Уже и не упомнишь. Хреновая была идея, связываться с торговцами наркотиков. Но его тогда было не остановить – дурные деньги лились рекой. Когда он впервые «вмазался»? Года два назад? Теперь он стал совсем другим человеком. Человеком ли?
Шурка тем временем выкидывал из хаты разномастный сброд. Тех, кто пытался сопротивляться, ждали тумаки. Лёхина жена, Машка, сидела на драном диване совершенно голая, тупо мотая головой, не понимая что происходит. Володя пытался накрыть её пледом, но тот соскользнул на пол, а ей было совершенно всё равно.
Вовке казалось, что он сейчас задохнётся в этом смраде и дыму, он отворил настежь окна. В квартиру ворвался свежий воздух, разгоняя клубы дыма. Лёха сжался от холода, в его глазах блеснула искра сознания.
– Запил я что-то. – увидев наконец старого друга проговорил он, еле ворочая языком.
– Покажи-ка руки. – Володя вывернул другу запястье.
Следы от пункций и разноцветные синяки, разлившиеся по руслам вен, говорили, что дело тут куда сложнее.
– Запил я что-то. – всё бубнил Кулёша ничего не понимая.
Сашка уселся на диван рядом с голой Машкой, та недвусмысленно ему заулыбалась.
– Где деньги? – спросил он, глядя на съёжившегося Кулёшу.
– Деньги-то? – было совершенно не ясно, на самом деле он забыл, что обчистил кассу, или умело прячется за свой недуг, как бывало уже не раз.
– Деньги. Где? – вмешался Вовка, которого уже завело происходящее.
– Деньги-то?
–Деньги! Где деньги?!
…
…
…
– Деньги-то?
Вовка наотмашь ударил его по лицу. Так сильно, как только мог. Ему было уже всё равно, что где-то в этом опустившемся, жалком существе остались крохи человека, которого он звал когда-то лучшим другом.
– Деньги!
Лёха упал в гору мусора, застилающего ковром пол, сжался в калач, вскинул руки. Володя нависал сверху и бил. Бил по лицу, в живот, в голову. Машка, вдруг пришедшая в себя, кинулась мужу на помощь, но отлетела, получив в живот, и застонала, корчась у дивана.
– Деньги!
Лёха орал, прося пощады. Вовка продолжал бить, уже ногами. Шурка курил и плевал на пол, даже не думая вмешиваться.
Когда пелена ненависти спала, Вовка стоял над куском отбивной, ещё кое-как шевелившейся, силящейся что-то сказать разбитыми губами, давящейся выбитыми зубами. Он направился в ванную и тщательно отмыл руки от крови, боясь подцепить какую-нибудь заразу. Затем направился к выходу, возле двери задержался.
– Вызови скорую. – буркнул он Шурке. – Оплати больницу. Слышать больше про него не хочу.
– Так может…? - это был вопрос, который Вовка понял.
– Может. Плевать. Сам решай. – бросил он и вышел.
Когда отпустили ноги, вновь схватили за шиворот, встряхнули, подняв с земли, поставили на колени. Глаза постепенно привыкали к тьме, он уже различал очертания своих похитителей. Странная шайка, подумал он, оглядывая их. Пёстрая слишком. Между классическим мафиози и грязным деревеньщиной затесался чёрный качёк. Что же их может связывать? Неужели дружба? Нет, только не этих. Скорее уж – общее дело. Качёк двинулся к нему, в правой руке он сжимал ствол.
– Садитесь Владимир Андреевич. – придерживая дверь Николай улыбался недавно вставленными фарфоровыми зубами. Негоже лицензированному телохранителю светить золотыми фиксами. Владимир и нос бы ему исправил, да бывший боксёр наотрез отказался от операции.
Он сел в бежевый салон своего нового «Мерина» и растёкся в блаженстве. Слева сидел Александр Егорович, ранее именовавшийся Шуркой. Он свёл почти все татуировки, однако синева всё ещё проступала кое-где на коже. Он курил «Чёрного капитана» стряхивая пепел в приоткрытое окно.
– Ну как?
Владимир Андреевич хитро улыбнулся.
– Сдались. А куда им деваться?
Александр, покачав головой, затянулся.
– Вот потому-то ты у нас босс – умеешь не только быковать, но и договариваться.
– Ну, быковать меня, положим, ты и научил.
– Это да. – Александр выбросил в окно бычок. – А ты так и не научил меня договариваться.
Николай уселся на место шофера, вскоре машина тронулась.
– Времена теперь другие. – Александр потянул из пачки новую сигарету. – Вроде прошло то – десять лет, а мир теперь совсем другой. И умение договариваться теперь стоит дороже, чем умение быковать.
– И стрелять совсем перестали. – с лёгким налётом грусти заметил Коля.
– Да. Вот раньше времена были! – засмеялся Александр, прикуривая сигарету.
Коля прибавил приёмник, он захрипел голосов Шевчука песню о последней осени.
На выезде со стоянки дорогу их Мерседесу перегородила смешная синяя девятка. Коля нажал на клаксон, после открыл окно и посыпал отборной бранью. Некоторых полностью не перевоспитаешь.
Будто в ответ на Колины маты двери девятки отварились. Люди в чёрных масках сжимали в руках пистолеты. Всё произошло так быстро и так неожиданно, что никто не успел и опомниться. Лобовое стекло украсили белые точки, затем лучи трещин, после оно разлетелось вдребезги.
Стреляют? Осознание этого пришло к Владимиру не сразу. Ему в плечо что-то впилось и на белую рубаху и бежевый салон брызнули алые капли крови. Он заметил, как Николай успел выхватить пистолет и выстрелить в нападавших несколько раз, прежде чем закричал и согнулся пополам. Владимир резко дёрнулся вниз, в попытке укрыться за сидением. Он услышал как девятка сорвалась с места, скрываясь с места преступления.
Пуля попала Коле в живот – он орал как резаный и бился в путах ремня безопасности. Его руки были залиты чёрной кровью. Владимир отстегнул его, тот выпал на асфальт. К машине уже бежали какие-то люди.
– Скорую! – закричал Володя. – Скорую, скорее! Вызовите… – только сейчас он понял, что тоже ранен, а затем вспомнил, что в месте с ними в салоне был ещё кое-кто.
Шурка был мёртв. Он запрокинул голову, над его правой бровью чернело небольшое округлое пятнышко, диаметром с карандаш. Его глаза съехались в кучу, а рот был открыт. На его груди чернело ещё несколько таких точек. Володя попятился, выпав из машины на асфальт. Пополз, вновь забыв, что он ранен. Встал и пошел, сам не зная куда. Упал, потеряв сознание.
Дуло уперлось ему в лоб. Он поднял на боксёра глаза, встретив его бычий взгляд.
– Что, крутой, твою маму так? – прогавкал спортсмен, надменно глядя на него снизу-вверх.
– Нет. – Спокойно ответил Владимир. Чёрный на секунду опешил, а затем ударил его в висок.
Тот рухнул в пыль и грязь, кровь из разбитой брови залила глаза. Но уже через секунду он снова был на коленях, поднятый за грудки.
– Всё ещё крутой, твою маму так да разэдак?
– Да нет же! – нервно рыкнул Владимир и снова получил по голове.
Валера был страшным человеком по сути, хоть вовсе и не казался таковым. Он работал санитаром в «судебке» и не раз помогал избавиться от нежелательного жмура, прикопав его на полметра ниже какого-нибудь «безродного». Его натура скрывалось за широкой приветливой улыбкой на округлом розовощеком лице, большими водянисто-голубыми глазами и пухлыми, мягкими руками.
– Всё чин по чину. Помыли, причесали, как надо уложили.– улыбнулся он так, будто речь шла о чём-то совершенно невинном, а вовсе не о трупе. – Через полчаса панихида, потом выезд…
Владимир коротко кивнул и отошел, не желая с ним больше общаться. Однако в покое его не оставили. Люди всё липли к нему, словно мухи, цеплялись, выражая свои лживые соболезнования. Орала безутешно молодая вдова, мать неустанно молилась и рассказывала незнакомым ей людям, каким хорошим человеком был её сын. Им было всё равно, но они согласно кивали.
Из общей кучи опостылевших лиц к нему вышел тощий человек в милицейской форме.
– Владимир Андреич. – тихо позвал он, пытаясь привлечь к себе внимание.
Он с трудом узнал его – один из людей в органах, которым они с Шуркой платили за информацию и помощь.
– Чего тебе? – он даже имени его не помнил.
– Тут такое дело, Владимир Андреич. – оглядываясь заговорил мент. – Человечек ваш запел.
Удивленное лицо Владимира само по себе служило вопросом.
– Тот, что раненый. Поприжали его ребята из уголовного, есть у них на него что-то. Надавили. Что-то пообещали. Вот он и запел.
Предупреждал же тогда его Сашка, гнать надо было этого недомерка Колюню. Гнать взашей. А ещё лучше – прикончить, но Володя и слушать не хотел. Ему претила мысль, что он держит у себя на цепочке человека, которого когда-то боялся.
– Его надо заставить замолчать. – тихо проговорил Владимир Андреевич.
Милиционер округлил глаза. – Чего? Это, то есть…? Да вы что? – почти засмеялся он. – Кто же на такое пойдёт?
И правда, кто?
– То, что он знает – крошки. Пусть дышит, пока что. Недолго осталось.
– Так это не всё. У них теперь на вас много что есть. Они охотились за вами втихую. Долго охотились. И покушение это, может оно и не случайно…
Владимира обдала волна холода.
– Это я вам к тому, что бежать вам надо. – закончил милиционер.
– Бежать? - Владимир рассмеялся громче, чем это можно было себе позволить на похоронах. – Я? Бежать?
Престарелый мафиози сидел перед ним на корточках, поливая из бутылки водой.
– Нежный какой. – прохрипел он. – Вы только гляньте.
В глазах у Владимира двоилось, его замутило и остатки еды вперемешку со слизью вырвались из него на песок.
– Вот теперь не крутой! – гавкнул откуда-то из тьмы чёрнокожий.
– Я не знаю, откуда ты приехал, – вновь заговорил мафиози, – Но приехал-то ты сюда, к нам. У нас тут свои законы, свои правила. Простые правила. Если у тебя своё дело ты платишь нам, так скажем, за защиту. Если у тебя своё незаконное дело, – на последних словах он сделал акцент, – ты платишь нам вдвойне, за покровительство. Твоя автомастерская не очень чиста, насколько я могу судить.
– Ох и не нравится он мне! – рыкнул деревеньщина, разрезав воздух взмахом биты. – Рожа у него такая, будто у нас с ним будут проблемы! Я таких чувствую. Сам такой. Мафиози пристально уставился на него, изучая.
– Ну, что скажешь, парень? Будешь платить?
Владимир отмерил три секунды и на ломанном английском произнёс, как мог более раболепно.
– Откуда мне было знать о ваших правилах? Конечно я заплачу. Заплачу столько, сколько скажите!
